Народ должен за кем-то идти»»

Первый зампредседателя комитета Госдумы по делам национальностей Михаил Старшинов во время пленарного заседания ГД

На сайте Высшей школы экономики (ВШЭ) обнародован доклад научных сотрудников ВШЭ Марины Максименковой и Валерии Касамара «Нормативные представления российских парламентариев о политической элите», составленный по результатам опроса 50 депутатов всех фракций Госдумы прошлого созыва. ВШЭ исследует политические взгляды различных групп российского общества, говорит Касамара. В этот раз предметом изучения стали представления парламентариев о том, какой должна быть политическая элита. Депутаты оказались самыми доступными ее представителями, объясняет автор исследования: более высокие уровни просто недостижимы.



По представлению депутатов, у элиты есть некая миссия — содействовать экономическому развитию, защищать страну на международном фронте и заботиться о народе. «Миссия должна быть: для народа служить, а это значит, прибыль куда-то вкладывать в виде благотворительной помощи», «следить за тем, чтобы народ развивался хорошо», формулируют избранники.



При этом население воспринимается как инертное, легковерное, невежественное и нуждающееся в помощи («народ должен за кем-то идти»). Это масса, которой можно манипулировать («кто больше наобещает — за тем и пойдут»). Но сами депутаты ориентируются на «сильную руку» и «беспрецедентную власть» — идеальным представителем элиты называют Петра I. Принадлежность к элите в их представлении — результат сакральной избранности («выносит волна на какую-то позицию»), но не профессионализма.



Себя парламентарии склонны отождествлять с элитой, хотя не относят к категории людей, обладающих настоящей властью, скорее речь идет о консультативных функциях. Формат элиты законодателей почти полностью устраивает, а ее недостатки объясняются неразвитостью государственных институтов, т. е. воспринимаются скорее как объективная проблема, не зависящая от самих политиков. Надежды на эволюционность и поступательность развития — это попытка избежать ответственности, констатируют авторы исследования.



Можно сделать вывод о высокой гомогенности российского общества, отмечает Касамара: элита, которая должна служить образцом для подражания и своего рода локомотивом развития общества, попросту отсутствует.



70% депутатов Госдумы прошлого созыва — представители «Единой России», которые ничего не решают, они заняты не политическим процессом, а его имитацией, говорит депутат от «Справедливой России» Геннадий Гудков. По его словам, реальный курс страны определяют несколько десятков человек, а остальных привлекают к решению вопросов по случаю.

*** Слева направо: Станислав Говорухин, Мария Максакова-Игенбергс и Иосиф Кобзон

Главная из выделенных нами категорий — работа в интересах страны и населения. Однако, несмотря на то, что эта конструкция является, по сути дела, ключевой для парламентариев и так или иначе присутствует во всех нарративах, этот концепт все же не раскрывается ими в достаточной мере полно. В туманных, неясных формулировках, которыми сопровождаются их рассуждения, можно различить три основных трактовки (субкатегории).



Одной из них является содействие экономической стабильности/росту. Причем именно экономические показатели роста (либо экономическая стабильность) являются тем эталоном, по которому парламентарии измеряют «эффективность» деятельности политической элиты. Других показателей, в частности, степени демократичности политического режима, они не видят. А потому в качестве образца для подражания называют в одном ряду, например, элиту Великобритании и Китая (депутат фракции «Справедливая Россия»), Сталина и политическое руководство современной Германии (депутат фракции КПРФ) и т.д.



Вторая трактовка «интересов страны» предполагает их «защиту» и отстаивание на международном уровне: «не надо быть хорошим ни для кого, нужно быть хорошим для своей страны, для своего народа» (депутат фракции «Справедливая Россия») или «В Великобритании все хорошее делают для своей страны, а на всех остальных — чихать им» (депутат фракции «Единая Россия»).



Третья наиболее распространенная трактовка заключается в идее мессианства, благотворительности и «благодетельствования». Элита в данном случае воспринимается как «костяк», который, обладая соответствующими, как правило, финансовыми ресурсами, «содержит общество» (депутат фракции «Единая Россия»). Одно из типичных высказываний: «В элиту приходят, в основном, из мира бизнеса. Они вообще должны народ кормить маслом и сыром, как говорится. Миссия должна быть: для народа служить, а это значит прибыль куда-то вкладывать в виде благотворительной помощи. Вот для строительства моста какого-нибудь там деревянного, например, через маленькую речку…» (депутат фракции «Единая Россия»). Или: «Мне кажется, политической элите надо больше заботиться и смотреть на свой народ, не забывать о нем: говорить не только с экранов телевизора или со средств массовой информации, но и на самом деле» (депутат фракции «Единая Россия»).



Только трое респондентов заявили об отсутствии абстрактного «общественного интереса»: один сказал, что представители политической элиты должны заботиться об интересах узкой группы лиц, представляемых ими. Двое других заявили о приоритете личного интереса в действиях представителей политической элиты и заметили, что настоящая «политическая элита» — это — в первом случае — те, чьи личные интересы совпадают с интересами многих, а во втором — кто совмещает работу на личное благо с работой на избирателей.



Чуть менее важная, чем «защита интересов страны», категория — общественное признание и уважение элиты. Те, кто сами называют себя элитой, вызывают у респондентов неприятие и воспринимаются как своеобразная антиэлита, политические самозванцы.



Однако характеристика идеальной политической элиты как референтной для всего общества социальной группы претерпевает полный крах, когда респонденты начинают рассуждать о самом обществе.



Отношение представителей российской политической элиты к населению как к инертному, легковерному, невежественному и нуждающемуся в помощи[9], может быть проиллюстрировано, например, следующими высказываниями: «народ должен за кем-то идти», «народ простой доверяет своему правительству, своей элите», задача элиты — «следить за тем, чтобы народ развивался хорошо». Подобное представление о народе как стаде, которое элите необходимо «пасти» (депутат фракции «Единая Россия») получает развитие в важнейшей и не вызывающей никаких разногласий среди наших респондентов идее манипулирования общественным мнением.



Парламентарии открыто декларируют отношение к населению страны как массе, которая легко поддается манипуляциям, и видят свою роль как элиты в том, чтобы эти манипуляции применить: «все равно любая кампания предвыборная — она строится на обещаниях: что пообещаешь народу, кто больше наобещает — за тем и пойдут» (депутат фракции «Единая Россия»).



Таким образом, с одной стороны, респонденты заявляют о том, что видят свою миссию в служении народу, но, с другой стороны, не просто не отождествляют себя с народом и дистанцируются от него, а противопоставляют элиту и народ: патриции и плебеи.



Депутаты предъявляют обществу претензии, обвиняя его в авторитарности («царя из головы до конца не выбили»), однако их собственный идеал предполагает «сильную руку», «беспрецедентную власть», «сильную державу». Идеальным представителем элиты и политическим лидером депутаты называли Петра I, «влияющего на общество по разным направлениям», а в качестве идеальной формы правления признавали монархический строй Великобритании.



Возможность «влиять» на общественное мнение обеспечивается и тем, что «настоящая» элита для многих из наших респондентов — это те, кто «крутятся в СМИ», становятся ньюсмейкерами. Хотя, в основном, важная для них идея «медийности» и не несет такой значимой функциональной нагрузки, а означает лишь раскрученность в СМИ, узнаваемость, популярность, способ привлекать внимание и быть всегда на виду.



Одна из особенно важных категорий, значимых для парламентариев при характеристике политической элиты — «избранность». В лучшем случае эта избранность носит «селекционерский» характер: депутаты воспринимают попадание в политическую элиту как попадание в высшую касту, а ее представителей — как лучших из всех существующих («джентльмен среди мужчин», «элитное зерно»). И в этом случае селективно отобранные «ростки общества» опять-таки этому обществу противопоставляются. В худшем же случае избранность начинает восприниматься как что-то сакральное, приобретает мистический характер: «Я абсолютно уверен, что человека выносит волна на какую-то позицию, есть в этом что-то сакральное» (депутат фракции «Единая Россия»).



При этом мысли об «урожае» и «естественном отборе» как о пути в «лучшие из лучших», как правило, не предполагают повышения профессионального уровня, обретения новых компетенций и научения быть политиком. Идея «избранности» и «особости» не предполагает даже допущения того, что политика является сферой профессиональной деятельности — в нарративах почти не представлена мысль о необходимости наличия у представителя политической элиты «специального знания».



Вместо этого все внимание перенесено на моральные аспекты «элитной» деятельности. Настойчивое акцентирование важности наличия у представителя политической элиты таких качеств, как честность и (в меньшей степени) справедливость в этой связи выглядит как своеобразная компенсация: непредставленность полноценного общественного дискурса, игнорирование действительных общественных интересов заставляет их переносить обращать большее внимание на аспекты моральности[10]. Причем эта тема усилена до такой степени, что порой переходит в идею самопожертвования («болели, сидели в тюрьме, но все прощали и опять работали на это государство»).



Подобная жертвенность становится синонимом патриотизма и дополняется такими идеями, как ориентация на внутренние особенности страны, необходимость не оборачиваться на Запад и не критиковать свою страну, даже если понимаешь ее недостатки (в связи с чем особенное значение приобретает и идея демонстрации: элита должна кому-то что-то продемонстрировать, показать, «создать видимость» (равенства с народом, имиджа страны, культуры и т.д.)).



Примечательно, что в текстах интервью почти не актуализируется идея принятия решений. Напрямую о способности принимать решения и нести за них ответственность как о неотъемлемой характеристике политической элиты говорило всего 2 респондента. Более того, парламентарии иногда выводят за рамки политической элиты тех, кто принимает решения, наделяя саму «элиту» «консультативными функциями» («Даже Сталин, он никогда не решал один вопросы… Вот… Владимир Владимирович с нами встречался, с фракцией «Единство»… Не могут не советоваться. Если не советоваться, то как?»), функциями «популяризации» той или иной проблемы («поднимать проблемные вопросы на государственном уровне») или же функцией выработки возможных вариантов развития.



Понятно, что ответственность за непринятые решения не предполагается и как идея почти никого из депутатов не волнует. Даже если тема ответственности элиты перед народом и возникает, то воспринимается она как «обуза» и «тяжелый крест».



Таким образом, парламентарии не ассоциируют себя с людьми, занимающими властную позицию, обладающими настоящей властью и способными принимать решения: у современной политической элиты отсутствует чувство ответственности, и она склона недооценивать свою социальную роль[11]. Тем не менее, в рамках данного исследования была выявлена сильная потребность большинства парламентариев в самопричислении к элите, что является парадоксальным, учитывая общую тенденцию к подчеркиванию собственной незначительности в процессе принятия политических решений и в политической жизни вообще. Более того, несмотря на это, склонность отождествлять себя с политической элитой, совмещается с великодержавными притязаниями на роль элиты в жизни общества. В речи депутаты используют такие конструкции, как «свой/наш народ», «наша страна» и т.д.



Серьезные нарекания российская политическая элита вызывает у ее представителей также лишь в исключительных случаях. Основная масса респондентов склонна говорить о том, что у нынешней элиты есть некоторые недостатки. И основная проблема нынешней политической элиты по мнению депутатов заключается в ее несформированности, неоформленности, вызванной неразвитостью самих государственных институтов. Причем эта проблема воспринимается скорее как объективная, временная и не зависящая от самих представителей элиты.



Зацикливание на старых формах взаимоотношений и неоформленность новых ведет к низкой вертикальной мобильности, а она, в свою очередь — к появлению феномена «самозванства» (самопричисления к элите людей из «тусовки» на основании «родства» и «кумовства»), который воспринимается почти всеми парламентариями как однозначно негативный феномен (и часто в том или ином виде упоминается).



Все остальные «проблемы» нынешней политической элиты менее значимы. Но те недостатки, которые перечисляются депутатами, свойственны и им самим. Так, коррупция и «блат» как система, действующая в элите и ради элиты, осуждается как абстрактное понятие, однако возможность элиты отступать от ряда норм и получать некоторые преференции воспринимается ими как должное. Часто они обвиняют представителей элиты в демагогии и популизме, однако, отвечая на вопросы интервью, сами отличаются их проявлениями. О коммуникативной некомпетентности свидетельствуют ответы участников исследования, лишенные логики, содержательности. В ходе интервью создавалось впечатление, что парламентарии давали ответы, не пытаясь даже вникнуть в суть вопроса: «Ну, вообще слово элита, может быть, оно не совсем звучит по-русски….Точнее, совсем, не по-русски…Но я так понимаю, что это определенная категория людей, которая занимается политикой и является наиболее востребованной, наиболее популярной на политическом пространстве» (депутат фракции «Справедливая Россия»)..



Все это усугубляется полным отсутствием в речи парламентариев специализированной политической лексики. Разговор строился на предельно «бытовом» уровне. Элита, по мнению одного из респондентов, должна быть «интересной» и «способной заинтересовать», а «речи по поводу развития страны» скучны. «Профессионализм» также воспринимался и трактовался на бытовом уровне: «Надо ставить ответственного человека, давать ему управление, и чтобы он был в этом заинтересован: чтобы детскими садами занимался тот человек, у которого есть ребенок, которому нужно идти в детский сад» (депутат фракции «Единая Россия»).



На поверхность выходит непонимание ситуации, отсутствие того «стратегического видения», которое они сами считают важнейшим для политической элиты качеством. Демонстрируется замкнутость на житейских проблемах («к сожалению, от этого жизнь лучше не становится: картошка — 50 рублей килограмм, а в том году стоила 16»).



Однако, несмотря на все эти «недочеты», формат нынешней элиты и вектор ее развития устраивает законодателей. Более того, они почти единодушно сходятся во мнении о том, что нынешняя политическая элита легитимна, потому что «были выборы» и «пришли и проголосовали». Легитимность при этом они путают с легальностью и к тому же сводят ее к подсчету голосов (получение 50%+1 голоса на выборах воспринимается ими как гарантия легитимности).



Таким образом, можно сказать, что нормативные представления парламентариев о политической элите в значительной мере совпадают со сложившимся у них образом нынешней политической элиты. Учитывая неадекватность «идеала» и тот факт, что даже к нему нет смысла стремиться, т.к. «мы от него недалеки», ожидание позитивных перемен «сверху» представляется бесперспективным.



Возможность изменения ситуации к лучшему вполне естественно затрудняется и желанием парламентариев избавить себя от ответственности. Причем в этом случае они готовы переложить ее на общество. Одни и те же люди, с одной стороны, говорят, что общество нужно куда-то «вести», что роль элиты — «направлять», «просвещать», а с другой, предлагают этому же обществу «проснуться» и обвиняют его в «неправильном» менталитете («У нас что? Кто-то пойдет пикетировать?… Население у нас… У нас страна другая, менталитет другой»).



Ни один из опрошенных респондентов не предложил конкретного плана действий по решению проблем российской политической элиты. Причем многие ограничивались тем, что констатировали: сохранение сегодняшнего общего вектора развития общества должно в перспективе привести к формированию качественной и ответственной политической элиты. Эти надежды на эволюционность, постепенность и поступательность развития также являются попыткой избежать ответственности.



[1] Крыштановская О. Анатомия российской элиты. — М.: Захаров, 2005. — 384 с. или Kryshtanovskaya, O. & White, S. (2005) ‘Inside the Putin Court: A Research Note’, Europe-Asia studies, 57, 7, pp.1065-1075



[2] Gaman-Golutvina, O. (2008) ‘Changes in Elite Patterns’, Europe-Asia Studies, 60, 6, pp.1033-1050 или Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России. Вехи исторической эволюции. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2006 г. — 448 с.



[3] Moses, J.C. (2008) ‘Who Has Led Russia? Russian Regional Political Elites, 1954 — 2006’, Europe-Asia Studies, 60, 1, pp. 1-24



[4] Региональная элита в современной России/ под общ. ред. Я. Фрухтманна. — М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005. — 248 с.



[5] J.D. Aberbach, B.A. Rockman, “Interview Methods in Political Science: Conducting and Coding Elite Interview, PS 35, 4 (2002), 673-676



[6] Страусс А., Корбин Дж. Основы качественного исследования: обоснованная теория, процедуры и техники / Пер. с англ. и послесловие Т. С. Васильевой. — М.: Эдиториал УРСС, 2001. -С.147



[7] Методология «обоснованной теории» предполагает появление теории в процессе исследования и циркулярность, многоэтапность самого процесса исследования, поэтому мы сочли необходимым первым делом выявить важнейшие проблемы и темы, интересные для дальнейшего изучения.



[8] Uwe Flick. Introduction to Qualitative Research. SAGE Publications Ltd, 2009 — 528 p.



[9] Urban, M. Cultures of power in post-Communist Russia. Cambridge [etc.] Cambridge University Press, 2010. — 216 p.



[10] Urban, M. Cultures of power in post-Communist Russia. Cambridge [etc.] Cambridge University Press, 2010. — 216 p.



[11] Пищева Т. Н., Виноградова Н. С., Недова А. Д. Образ России под углом зрения политических коммуникаций // ПОЛИС («Политические исследования»). — 2010. — № 4. — С.107-121 «